(Современная ироничная поговорка)

Здесь мы расскажем вам о совершенно реальных, более того - обыденных вещах. Хотя, кажутся они чрезвычайно дикими. Их поведала эниокорректорам воспитательница, работающая в Доме ребенка города... скажем, города N (по ее убедительной просьбе мы не будем называть города, номера и адреса учреждения, подлинных имен и истинных дат - ей это грозит неприятностями). Дело не в конкретике, потому что это происходит везде, в любом учреждении такого типа. Однако, подобная информация строго засекречена.

О Домах ребенка в прессе пишут достаточно часто. Пишут о их нищенском государственном содержании, о матерях-"кукушках", которые бросают своих детей, о самих детках, которым так необходима мама, о главврачах с добрыми глазами... Но это - лишь одна сторона медали.

Странность - непознанная закономерность?

"Когда я пришла работать воспитателем в Дом ребенка, меня кто-то из нянечек предупредил - мол, осторожнее с этими детьми, они вампиры. Я еще тогда подумала - бред какой. А потом ко мне подошла на цыпочках одна девочка..."

Лариса всегда была женщиной спокойной и трезвомыслящей. Вид детей с сильными, ярко выраженными патологиями ее не смущал и не шокировал. Да и нетрудно предположить, какие дети живут в Доме ребенка: гидроцефалия, микроцефалия, олигофрения. Очень много даунов, детей с ДЦП, родившихся после Чернобыльской катастрофы (здесь вообще кошмарные патологии). К такому она была готова. Вот и эта двухлетняя девочка, все время ходившая на цыпочках, вытянувшись в струнку, раскачиваясь из стороны в сторону и периодически тоненько вскрикивая "И-и-и!" ее абсолютно не насторожила. Девочка подошла к Ларисе, понюхала ее, лизнула и стала перед ней на колени. "Она так своих от чужих отличает, - сказала нянечка. - Тебя за свою приняла." И Лариса, растрогавшись, взяла малышку на руки.

- В тот же момент я чуть не потеряла сознание, - рассказывает она. - Такая слабость навалилась. Причем, совершенно молниеносно, раз - и все. Сначала я решила, что это случайность. А вечером, когда в группе никого не было, я снова взяла эту девочку на руки. И опять - состояние, близкое к обмороку. Тогда я буквально столкнула ее с колен. И тут же мне стало легче.

Загадка? Феномен? Как только Лариса начала работать в Доме ребенка, такие "загадки", зачастую пугающие, посыпались на нее как из рога изобилия.

В группе, где она работала, стоял диванчик для воспитателей, которые работали в ночь. Однако, Ларисе почему-то не понравилось на нем спать ("Такое ощущение, будто кто-то похоронен там, под диваном"). И вообще - в том крыле ей спать не хотелось. Она еще предупредила остальных - мол, девочки, здесь спать нельзя, плохо будет. А внимания никто не обратил...

А не так давно случилась странность с дверной щеколдой. Лариса решила искупаться в ванной - закрыла за собой дверь на щеколду, а на хвостик от щеколды повесила свой крестик, который все время носила на шее. Внезапно крестик начал резко раскачиваться, как маятник. Потом резко и громко открылась щеколда и приоткрылась дверь. И будто кто-то вышел... Лариса побежала в группу - все детки спали, никто даже не пошевелился.

"Мертвая зона"

В Домах ребенка детская смертность всегда была чрезвычайно высокой, потому что здоровых детей там практически нет. Поэтому к тому, что детишки умирают, персонал относится как к трагической реальности. Выхаживают, как могут, откачивают. Спасают далеко не всех. И зачастую потому, что не знают, ПОЧЕМУ умирает тот или иной ребенок. Многие смерти в Доме ребенка - таинственны.

Как, например, смерть маленькой девочки Насти. Кожа у ребенка на голове гноилась, сходила клочьями вместе с волосами. Она умерла от разложения внутренних органов. Что послужило причиной такого кошмара?

- Нам же не говорят, от чего умирают эти дети, - говорит Лариса. - Мы, персонал, ничего не знаем. "Скорую" нам вызывать запрещено - реанимировать деток пытаются своими силами только здешние лечащие врачи, медсестры, воспитатели...

Когда умирал один мальчик, у него изо рта шла зеленая пена. Отчего он умирал - неизвестно. Такую пену никто из персонала раньше не видел. Буквально через сутки после смерти мальчика его же лечащий врач и медсестра слегли с высоченной температурой, дикой головной болью, поносом, рвотой и... уже знакомой зеленой пеной изо рта. Скорую вызывать нельзя - запрет. В медучреждения обращаться тоже. В общем, и врач, и медсестра глотали антибиотики в громадных количествах и кое-как выкарабкались.

А если бы не выкарабкались, так ничего страшного! Как рассказывает Лариса, в морге платятся большие деньги за то, чтобы изменить диагноз - и умершим детям, и умершим членам персонала... Чтобы никто ничего не узнал.

Первого ребенка, умершего у нее на руках, Лариса не забудет никогда. Умирала девочка в соседней группе. А, стоит заметить, когда умирает ребенок, воспитатели стараются друг друга не оставлять наедине с этой смертью. Так и Лариса прибежала к воспитательнице, державшей на руках безжизненное тельце. Та передала ей ребенка и попросила: "Если знаешь какую-нибудь молитву - прочитай. А я побегу звонить главврачу." И убежала. Лариса приняла читать над умирающей девочкой "Отче наш". Девочка умерла буквально тут же, у Ларисы на руках. И та, в панике, напуганная, начала криком кричать ушедшей звонить коллеге: "Не звоните! Уже поздно! Она уже умерла!" У девочки тут же резко открылись глаза, задвигались ручки, и она сделала порывистое движение - будто сейчас бросится Ларисе в лицо... Через несколько секунд все было кончено, девочка была мертва окончательно. А ее глаза еле-еле удалось закрыть пятаками.

"Я понимаю, я вмешалась, - говорит Лариса. - Я ее вернула этим криком, я была неправа. Пусть ребенок меня простит! Но я просто испугалась - это была моя первая смерть."

Год назад тяжело умирал маленький мальчик. У него на теле уже появились трупные пятна, открылся пересохший рот, куда начали залетать мухи, пошел трупный запах. Вместе с тем у мальчика двигались глазки, он издавал совершенно дикие звуки - мычание и рычание. Такие звуки мог издавать кто угодно, только не ребенок.

- Он умирает, а я пытаюсь накормить его детской смесью, тычу ему эту соску, понимая, что все это совершенно не нужно - но я обязана так поступать, так как мне велели: корми его, чтобы он не умер, - рассказывает Лариса. - И он рычал на меня, словно хотел сказать - "оставь меня в покое". А что я сделаю - это моя работа... Стоило мне отойти от мальчика, все становилось на свои места, но как только я подходила к нему близко, из меня стремительно уходили силы. В этой "мертвой зоне" я чуть не теряла сознание. Затем мне нужно было выйти, и я позвала другую воспитательницу, которая тоже, подойдя к мальчику, почувствовала себя очень плохо. За те десять минут, что я отсутствовала, ребенок умер.

Таких смертей потом у Ларисы было немало. И практически каждая была странной.

- Дали мне на руки мальчика-дауненка, он умирал от сердечной недостаточности. Я не давала ему уходить, трясла - но как его трясти, он такой маленький! Вдруг вокруг нас появилось небольшое молочно-голубое свечение. Воздух стал студенистым - как в очень жаркие дни, когда асфальт плавится. Ощущение какой-то мертвой зоны. Мальчик уходил. И в то же время я прекрасно видела другую воспитательницу, которая кормила других деток - то есть, контроль над реальностью был. Тут ко мне в "мертвую зону" ворвалась медсестра, чтобы сделать моему мальчику укол, и стала его просить: "Миленький, родненький, не умирай сейчас! Не умирай до восьми, умри в начале девятого, когда у меня смена закончится, а то меня с работы уволят!" Тут же исчезло голубое свечение - и мальчик ожил. Ему еще укол не сделали!

Эти детишки всегда чувствуют, когда кто-то из них умирает или уже умер. Те, кто в соседних кроватках, начинают кричать, плакать... Словно оплакивают.

А Лариса в один прекрасный день обнаружила, что крестики живых детей и крестики тех, кто уже умер, почему-то держат в шкафу. В одной банке.

"Лечение" экстрасенса

Сторонники нетрадиционной медицины из начальствующего звена направили в Дом ребенка экстрасенса. Причем, в группу, где работала Лариса.

- А у меня, не знаю почему, сразу какое-то отторжение к этому мужчине пошло. Не понравился он мне, - рассказывает Лариса. - И я ему сказала, что в группе ему работать нельзя, так как там есть дети с нормальным интеллектом. Пусть идет с теми, кого собрался лечить, в столовую, только все продукты нужно будет накрыть белой тканью. Почему я так велела - не знаю.

Экстрасенс взял на "лечение" девочку Юлю с ДЦП и Лешу с даунизмом и олигофренией - головка у него была набок, язык вывален, слюни текут... Увел их в столовую, куда Ларисе заходить запретили.

А в группе у них был маленький Аслан - нормальный совершенно мальчик, сын нянечки, которого та оставила, но регулярно к нему приходила.

Так вот, в конце концов, приводит экстрасенс Юлю и Лешу. У Юли прошли судороги, тельце расслабилось. А Леша даже заявил Ларисе: "Мама, Леша пать!" "Талант! - возликовала Лариса. - Даже Леша заговорил!" Положили деток на тихий час. Просыпается Леша и просится: "Мама, Леша пи-пи хочет!" Затем просыпается Аслан... Головка набок, язык вывален, слюни текут. И ни слова сказать не может.

- Я была в ужасе, - рассказывает Лариса. - Леша превратился в Аслана, а Аслан - в Лешу. К Аслану придет мать и увидит, что сын дураком стал... Обо всем я должна была сообщить заведующей, но мне было страшно, у нас сообщать лучше только хорошие новости.

По какому-то наитию Лариса вспомнила "дедовский" обычай. Она умыла Аслана водой, утерла своим подолом, взяла на руки и принялась читать "Отче наш". Он вроде как задремал... Потом поднимает глаза и говорит: "Мама, Аля мокрый!"

На этом история заканчивается. Все вернулось на круги своя. Леша стал собой, а Аслан - собой.

А этого экстрасенса в Доме ребенка больше не видели. Исчез с концами.

Дети, которые НЕ ДЕТИ

По словам Ларисы, уникальных детей в учреждении было очень много. Кто-то из них имел "официальный" диагноз, у кого-то диагноз был неизвестен. Но то, что они умели, могло поразить любое воображение.

А потом этого Сережу перевели в какое-то другое место. "Мы не знаем, нам не говорят, куда увозят детей, - говорит Лариса. - Сережу все считали дураком. Хотя, по-моему, он - феномен."

Феноменом был и другой мальчик, Костя, которого называли "роботом". Ему было четыре годика, а выглядел он вообще на полтора, маленький совсем. Костя откалывал номера похлеще. Даст воспитательница ему детский стульчик - мол, садись, Костя. Отлучится буквально на несколько минут. Приходит - а стульчик развинчен по мельчайшим винтикам и шурупчикам. Без специальных инструментов. Работали только крошечные детские пальчики! Никто не верил, что это делает Костя, начальство объявляло воспитательницам выговоры за поломанную мебель. В общем итоге Костя развинтил штук пять стульчиков, свою кроватку и добрался уже до стола, пока его "вычислили". Его ругали, он прекрасно осознавал, что делает - каялся, просил прощения, но все равно продолжал все разбирать. В итоге его тоже перевели куда-то в другое место.

Была поразительная девочка-даун, Зоенька. Она уже умерла от сердечной недостаточности. Добрая и хорошая девочка. Только ей в кроватку никогда не клали простынь - после того, как поняли, что она их... заглатывает. Причем, целиком. Во всяком случае, раз пять за ней это наблюдалось.

- Сначала никто не мог понять, куда деваются простынки, - рассказывает Лариса. - Подхожу однажды к ней, а она лежит, и изо рта у нее беленький лоскутик торчит. Я сначала подумала, может, носовой платок? А как стали вытаскивать... Целая простынь! Представляете, у нее в пищеводе была целая большая простынь, и довольно долго. Как она оставалась живой? В это не поверил даже врач. Пока, разумеется, не увидел все это собственными глазами.

- И у них такая тоска в глазах! - говорит Лариса. - Будто они просят нас - оставьте все так, как есть! А друг другу они помогают, учат друг друга этому языку, чуть ли не опекают друг друга.

Полтора года назад в Доме ребенка образовалась странная дружеская (только ли дружеская?) пара. Два ребенка, друзья - не разлей вода, внезапно и стремительно быстро начали преображаться внешне. У них очень сильно искривились ножки. У одного - буквой "Х", а у другого - буквой "Y". Медицина ничего объяснить не может. А дети между тем прекрасно друг с другом ладят и отлично дополняют друг друга. И ходят все время парой, являя собой поразительное отображение человеческой хромосомной пары.

- И еще был один любопытный мальчик, - вспоминает Лариса. - Честно говоря я его... почти ненавидела. Конечно, я не права, я ведь взрослая, здоровая, а он - больной ребенок. Но я ничего не могла с собой поделать. Я старалась контактировать с Димой как можно меньше.

Двухлетний Дима - мальчик очень сильный физически. Его излюбленное занятие - кусать других детей. Причем, укусить он всегда старается до крови. Одной девочке даже чуть не откусил фалангу пальца. Еще ему нравится вырывать у других детей волосы. И что самое страшное, как отмечает Лариса, - у него при этом на лице написано такое наслаждение...

- Это даже не лицо, это маска взрослого жестокого человека! И это настолько ужасно... Дима вообще редко бывает ребенком. Иногда я (мне за это тоже очень стыдно, так нельзя делать, но уже срываешься) сама дерну его хорошенько за волосы - мол, другим точно так же больно, как тебе сейчас. Он все прекрасно осознает, где-то полдня других детей не трогает. А потом опять начинается. Пытались сажать его в манеж - бесполезно, у него огромная физическая сила. Манеж он разломал моментально. Откуда в нем столько силы? Знаете, я не могу назвать его ребенком. Он - монстр.

А вообще Лариса призналась, что лишь нескольких человек в своей группе она считает детьми. Что касается остальных, то КАК ДЕТИ ОНИ ПРОСТО НЕ ВОСПРИНИМАЮТСЯ. Поэтому практически у всех, кто работает в Доме ребенка, не проходит ощущение настороженности и нереальности окружающего.

"Ноев ковчег" или экспериментальная площадка?

- Была в нашей группе одна воспитательница, очень агрессивная по отношению к детям. Дети ее даже боялись, - рассказывает Лариса. - За время работы здесь ей пришлось перенести операцию - была опухоль в мозге. И где-то через месяц после операции она попала под машину. Когда коллеги пришли в больницу ее проведать, она все время твердила: "Правильно, так мне и надо!"

Что это значит? Никто ничего не понял кроме одного - эта воспитательница за что-то получила серьезный урок.

У двух других воспитательниц исчезли их собственные дети. Произошло это практически в один и тот же период, летом. Обе молодые женщины, дочери воспитательниц, независимо друг от друга, ушли на работу и не вернулись. Розыск ничего не дал.

Многие женщины, работающие в Доме ребенка, страдают "женскими" заболеваниями, кое-кому даже удалили молочные железы. Это не говоря уже об окончательно расстроенных нервах.

- Мы с трудом себя контролируем. На улицу с работы выходим "без кожи" - ранит буквально каждая мелочь, и ощущение, будто все силы из тебя выкачали. Особенно если во время ночного дежурства там спишь, вместе с детьми. Просыпаешься высосанный, опустошенный, беспомощный. Если ночью бодрствуешь - немного легче. Но бодрствовать очень трудно - ночью там будто выключаешься. МНЕ СТРАШНО ТАМ РАБОТАТЬ! Хотя, конечно, себя взбадриваю - мол, не боюсь я вас... А кого - ВАС? Этого я не знаю.

- Это нереальный мир, и мне не хочется там работать, - вздыхает Лариса. - Иду с работы - как из другой реальности возвращаюсь. Этот Дом ребенка - как Ноев ковчег какой-то, где "каждой твари по паре". И я не знаю, за кем и за чем наблюдаю. Я не знаю, с кем я нахожусь под одной крышей. Я не знаю, что там происходит и почему все настолько засекречено. Иногда я чувствую себя подопытным кроликом. Наверное, как и все остальные.